Название: Красное на черном
Автор: SаShi
Соавтор: Anastasia Sin`ko
Пейринг: Итачи/Гаара, Саске
Жанр: drama
Размер: неприлично большой мини
Рейтинги: R
Дисклеймер: Киши-сама
Саммари: Красное - кровь. Желтое - страх. Черное - смерть. А
какого цвета твое безумие?
* * *
Мой сладкий яд, мое страдание.
Мой личный, жаркий, страстный ад.
Рвет на куски твое признание.
Не знаю - рад или не рад.
Мое проклятье и желание,
Моя болезнь, диагноз мой.
Ты знаешь, близко расставание.
Но ведь сейчас и ты больной.
Моя история болезни,
Моя любовь, мой нежный сон.
Прошу, прошу тебя - исчезни,
Иначе оба мы умрем.
(by Нанако Киносита)
* * *
Иллюстрация: http://vkontakte.ru/photo-712843_169954647
Предупреждение: ООС, АУ, местами POV Итачи и Саске, все как
всегда хД
Размещение: с разрешения автора
Статус: закончен
P.S.Обратите внимание: деление по дням в этом фике -
весьма условно. по крайней мере, авторы не имели в виду то, что все события,
происходящие в фике, происходили в течение этой одной условной недели.
Пролог
* * *
Двенадцать ударов в полночь.
Закрыть глаза.
Заткнуть уши.
Не видеть. Не слышать.
Тогда можно легко представить, что всего этого не было. Что
все это лишь очередной страшный сон. Что можно открыть глаза и вновь оказаться
в своей комнате в родном доме, который все еще помнит мои первые шаги. Но все,
что я вижу - это потрескавшийся потолок больничной палаты, окна и дверь которой
зарешечены стальными прутьями.
Память нельзя стереть. И каждый день, с двенадцатым ударом
часов, я вновь возвращаюсь в тот день.
Полный смерти. Бело-красного цвета, как и символ нашего
клана.
Полный крови. Темно-багрового оттенка хорошего, выдержанного
вина.
Полный безумных взглядов и пронзительных криков. Окрашеных в
желтоватый цвет ужаса.
Я помню тот день.
Тот осенний промозглый день, когда я взял в руки молоток.
Тот молоток, который раскроил черепа моих родителей.
Я - убийца.
Но вот уже третий год подряд я отмечаю этот день красным
цветом на календаре и праздную его так же пышно, как и Рождество. Насколько
вообще это здесь возможно.
Это день моей свободы. Моего величия. Моего могущества.
Захотел - отнял жизнь.
Все просто. Жутко. Страшно.
Но знаешь, что страшнее всего?
Сны.
Все самое страшное происходит ночью.
Когда знаешь, что уже не один в своем безумии. И две пары
антрацитовых глаз смотрят на мебя с укором, а не с ненавистью.
Отец. Это неправда. Тебя - нет.
Но ты - есть.
В отражении зеркальной глади.
В каждом изгибе, в каждой черточке...
Лицо - твое. Губы - твои. И даже глаза у нас так похожи...
Мама. Все мои кошмары полны твоих криков. Неверящих,
пронзительных, отчаянных. Я не хочу их помнить.
Уж лучше я буду помнить твои руки. Такие теплые, нежные,
хрупкие...
Они пахнут медом и белыми розами из нашего сада, которые ты
всегда срывала к нашему возвращению.
И ты все так же тепло улыбаешься мне.
Но я смогу это вытерпеть.
И да. Я - не жалею.
Однако есть вещь, которую я предпочел бы не помнить.
Это твои испуганные глаза, младший брат. И твоя жгучая,
почти физическая ощутимая ненависть, которая не дала мне поднять руку для
последнего удара. Которая позволила тебе выбежать в коридор и позвать на
помощь.
Ты молодец, отото...
И поэтому - живи.
Надеюсь, тебя не преследуют эти сны. Потому что ты ни в чем
не виноват. Потому что из нас двоих безумен - только я.
трясины безумия.
Поэтому... не ходи больше за мной, маленький брат.
Презирай меня.
Ненавидь меня.
Забудь меня.
И проживи свою жизнь так, чтобы никто не посмел сказать, что
ты брат убийцы. Что твоя семья была вырезана человеком, который был ее
гордостью.
Когда-нибудь ты поймешь, что я сделал это для тебя. Чтобы ты
вылез из тени нашего клана. Чтобы ты потом построил собственную семью, гордость
и влияние которой не держалось бы на чужих смертях. Чтобы никто так и не узнал,
что ты сын самого влиятельного политика в городе, который пробрался к вершинам
власти благодаря десяткам человеческих жизней.
Наш отец не брезговал никакими средствами для достижения
своей цели.
Настоящий убийца - он.
Ты мне не веришь?
Ах да. Я же безумец.
Воплощение всего самого худшего, что годами накапливалось в
нашей семье.
Монстр.
Но до этого я был обычным гениальным занудой, хорошим
мальчиком, настоящим представителем клана Учих.
Умненький, милый, правильный Итачи. Идеальный сын и брат.
Я был им, пока однажды утром не проснулся и не понял, что
должен сделать. Судьба выбрала меня, чтобы покарать нашу семью. Кровь, пролитая
в течение многих поколений, воззвала к отмщению.
И появился я.
А когда созрел для выполнения своей миссии - судьба
позвонила в колокольчик над моим ухом. Шепнула пару слов. И я осознал свою
роль, для которой был рожден.
Я был ее орудием.
Которое не должно чувствовать. Помнить. Думать.
Орудие - неживое. Оно просто выбрано судьбой для свершения
ее воли.
Но, честно, мне было больно, когда я взял в руки прохладную
рукоять.
Это были мои родители.
Люди, которым я хладнокровно разнес мозги, были моими
родителями. Благодаря им я появился на свет. Они подарили мне жизнь, свою
любовь, маленького брата...
И одного утра было недостаточно, чтобы об этом забыть.
Именно поэтому прошлое до сих пор не может меня отпустить.
Именно поэтому они все еще приходят ко мне по ночам.
Именно поэтому я все еще здесь..
* * *
День первый
Гаара с легким удивлением посмотрел на молодого парня,
устало откинувшегося на стул, который выглядел вовсе не сумасшедшим.
За несколько лет своей врачебной карьеры он повидал немалое
количество умалишенных. В списке его пациентов побывали и несостоявшиеся
Наполеоны, и непризнанные мессии, а как-то раз появлялся даже Анакин Скайуокер.
Но юноша, сидящий сейчас перед ним, совершенно не подавал
никаких признаков ненормальности. Собственно, он производил впечатление вполне
обычного, пусть и немного уставшего молодого человека.
И если бы Гаара не был хорошо осведомлен о его прошлом и о
заключении медицинской экспертизы после громкого судебного процесса
трехгодичной давности, он бы ни за что не поверил, что этот человек -
сумасшедший.
Учиха Итачи.
26 лет.
Сын влиятельнейшего когда-то чиновника, в одно прекрасное
воскресное утро убивший собственных родителей. Опаснейший тип с расстроенной
психикой. Маньяк, которого избегают все остальные сумасшедшие.
Пусть неосознанно.
Интуитивно.
Видимо, этот темноволосый парень имеет настолько плохую
энергетику, что никто не смеет даже приблизиться к нему. А у последнего
пациента, которого по неосторожности поселили вместе с Учихой, и вовсе случился
внезапный приступ, от которого он до сих пор не может оправиться.
Но все-таки...
Серьезный, вдумчивый взгляд.
Вежливый, учтивый тон, которым он отвечал на все его
вопросы.
Легкая, даже слегка пренебрежительная улыбка на лице.
Теперь Гаара понимал, почему все прежние психиатры,
занимавшиеся Учихой, только разводили руками.
К этому парню нельзя было придраться. Он казался совершенно
нормальным.
Но кто знает, что на самом деле творится в душе у этого
типа...
Гаара знал точно - чем более нормальным кажется человек на
первый взгляд, тем выше степень безумия, которое он прячет за задворками
сознания.
Как говорится, в тихом омуте...
И он не был бы Сабаку но Гаарой, профессиональнейшим
психиатром, если бы не попытался узнать, какую ужасную тайну хранит тот в
глубине души.
- Итачи-сан... Расскажите, как прошло ваше детство, -
ленивый, раслабленный тон, располагающий к откровенному разговору.
Гаара знал свое дело. Он был безупречен. Он задавал вопросы,
от ответов на которые нельзя было уйти. Однако Учиха оказался крепким орешком.
Его взгляд не прояснился ни на секунду. За полтора часа он ни разу не высказал
интереса к окружающему миру. Только вымученные, банальные, явно давно
зазубренные ответы и нетерпеливое поглядывание на часы в ожидании конца сеанса.
И он ничего не смог с этим поделать. Пока. Но и эта первая неудача бесила его.
- Ладно, - наконец сдался Гаара. - На сегодня, думаю,
хватит. Но у меня остался последний вопрос.
- Весь во внимании, - ответили ему.
Был ли в голосе Итачи интерес?
Нет.
Скорее, бесконечная усталость. Наверняка он устал за три
года от этих бесчисленных и бессмысленных собеседований. Ну и к черту его...
Никто не заставлял его убивать своих.
- Чем ты занимаешься, когда возвращаешься в свою палату?
- Просто лежу.
- И все?
- Хн.
- Итачи, ты не ходишь ни на какие дополнительные курсы, -
обьяснил Сабаку, устало подперев рукой подбородок. Виски ломило от головной
боли после вчерашнего шампанского, распитого на пару с Наруто по поводу его дня
рождения. Вот черт. А теперь еще и этот проклятый псих не желает выходить на
контакт... - У тебя полно свободного времени. И что же, ты просто сидишь в
своей комнате и ничего не делаешь?
- Сижу. Иногда думаю о своей жизни.
- Отлично. И о чем тогда ты сейчас думаешь?
- Честно? - внимательный взгляд антрацитовых глаз и мягкий,
вкрадчивый голос, от которого у Гаары по спине побежали мурашки. - Я думаю о
том, как сильно хочу тебя трахнуть..
Молчание, повисшее в кабинете после этих слов, даже с
натяжкой нельзя было назвать доброжелательным.
- Ты забываешься, Учиха, - наконец выжал из себя Гаара,
сглатывая комок в горле, подступивший от такого оскорбительного поведения
пациента. Никогда раньше он не сталкивался с таким явным хамством и это, надо
сказать, было слегка... ошеломительно...
Однако на Итачи это не произвело никакого впечатления.
- Я помню, кто вы, Сабаку-сан. Но я же псих, помните? Мне
можно.
- Какого хрена??!!
- Хн... - он мог поклясться, что Учиха сейчас насмехается
над ним.
- Ладно, - Гаара попытался взять в себя в руки. - Рано или
поздно я все равно добьюсь своего. Так что можешь и дальше мнить себя центром
мира. Но поверь, миру ты не нужен. Ты вообще никому не нужен.
И раздраженный, почти негодующий взгляд в его сторону.
Браво, Гаара. Первая эмоция, которую ты вырвал у этого
холодного ублюдка. Теперь знаешь, куда его нужно бить.
- Я знаю это, Сабаку-сан.
И вышел из кабинета, даже не оглянувшись на него. А Гаара
так и остался стоять, со странным ощущением того, что тест на устойчивость
психики сегодня провели именно над ним.
День второй
Капли медленно ползут вниз по стеклу, вызывая у Гаары
смутные ассоциации с толстыми, брюхатыми, беременными животными. Наблюдать за
ними было куда приятнее, чем пытаться разговорить Учиху, которого должны были
привести с минуты на минуту.
Несомненно, Учиха являлся интереснейшим экземпляром для
детального психиатрического изучения. Таких надо в пробирки совать и в музее
показывать.
Однако неприязнь была сильнее любого интереса.
Этот тип раздражал его.
Было в нем что-то отталкивающее, пугающее. Ужасающее. Что-то
совсем не человеческое.
А ведь Гаара всегда считал, что сумасшествие - это болезнь.
Что душевнобольные - это люди, которые нуждаются в помощи больше всех. Живущие
в мире своих иллюзий, они совершенно беззащитны перед миром реальным, который и
толкает их на жестокие, порой даже чудовищные поступки. Но если найти подход -
можно пробиться к самой сути человека, к сердцевидине болезни, которая и
является причиной сего недуга.
Но Итачи был другим. Иным.
В нем не чувствовалось ни малейшего намека на какие-либо
психические отклонения. И это было... неправильно.
Он был слишком нормальным.
А Гаара слишком хорошо знал, что человек с таким прошлым не
может, просто не вправе быть нормальным. Кровь, убийство, смерть - человеческий
мозг не способен столкнуться с этим без каких-либо последствий для себя.
Особенно если это - псих. Особенно если он склонен к насилию. Особенно если его
запереть в четырех стенах и каждый день пичкать транквилизаторами.
Рано или поздно осознание совершенного поступка начинает
угнетать. Давить на мозг. И тогда человек окончательно сходит с ума. Уходит в
свой собственный мир, откуда его очень трудно вытащить обратно. Именно такими
вещами и занимался Гаара. Помогал им обрести самих себя - насколько это вообще
было возможно.
А с Учихой было слишком сложно.
Он оставался загадкой. Но такой, какую Гааре вовсе не
хотелось разгадывать.
Однако этого требовал рабочий долг. И профессиональная
гордость, поражения которой он бы не потерпел.
Но все же было что-то, что беспокоило Сабаку сильнее всего.
Раньше это кресло, на котором он сейчас сидит, принадлежало
Учихе.
Три года назад Итачи работал в этой же клинике. Психиатром.
Тоже.
* * *
Слишком нахальная, слишком дерзкая улыбка. Которую Гааре так
и хочется стереть с этого утонченного лица.
Итачи понимал, что провоцирует его. Он сразу ощутил
неприязнь, волнами исходящую от этого молодого врача, которого ему назначили.
Впрочем, он привык к этому чувству по отношению к себе.
"Итачи, давайте сегодня поговорим о вас..."
Поговорим...
Обычно все эти беседы заканчивались одинаково - Итачи
произносил нечто, что вызывало у них прилив безумного раздражения. Он умел
несколькими небрежными словами заставить их выйти из себя. Разговор обрывался,
Итачи уводили, а психиатр оставался наедине со своими эмоциями. Впрочем, на
завтрашний день они все пытались наладить контакт - снова, и с большей
любезностью, словно пытаясь загладить вину.
И этот ничем от других не отличается...
"Что вы чувствуете, когда вспоминаете о семье?"
Семья.
А что такое семья?
Он мало помнил, что было у него в жизни до того, как настало
то знаменательное утро. Работал кем-то. Играл с братом в бейсбол по выходным.
Не любил готовить себе еду. Предпочитал классическую музыку.
Но все это мелочи.
Самого главного он так и не мог вспомнить. Была ли у него
семья когда-то?
Мать, отец, брат...
Люди, с которыми он делил свою жизнь. Но так и не впустил их
в нее. Тот Итачи, которого они знали, был не более чем призраком, фантомом,
которого они сами же себе и выдумали.
И они ушли, так и не узнав настоящего Итачи.
"Жалеете ли вы о содеянном?"
Жалеть? Нет.
В его словаре не было такого слова. Оно осталось в его
прошлом, которую он сам разбил вдребезги. Одним расчетливым, холодным ударом
молотка.
Жалеть нужно было раньше. За пять минут перед тем, как
спуститься вниз. За минуту - прежде чем убить.
Он не жалел.
Хотя все же предпочел бы, чтобы сны оставили его в покое.
"Вы ненавидели свою семью?"
Конечно, нет.
Но и не любил. Холодная, утонченная вежливость, которая была
принята в их доме, убивала всякие ростки этого чувства. Разве что младший брат
умилял Итачи своими дерзкими выходками, пытаясь доказать занудному нии-сану,
что он давно уже вырос. Но и это чувство было погребено под слоем сдержанности
и отстраненности, которыми так славилась их семья.
Итачи не помнил, когда именно он прекратил попытки пробиться
к родителям сквозь эту толстую завесу равнодушия.
Он не помнил, были ли вообще эти попытки.
Не потому что окончательно сошел с ума. Нет. Просто сам
хотел про все забыть.
Если подумать, у него и не было ничего в той жизни, что
стоило бы беречь. Вспоминать. И помнить. Все те годы казались ему однообразно
серыми. Пустыми. Ничего, что можно бы было выхватить из памяти и украсить
рамкой, как самый удачный кадр из его жизни.
А он терпеть не мог серый цвет.
Серый - для сумасшедших. Серый - для быдла. Серый - не для
него.
Его цвет - черный. Цвет смерти. Цвет вечности.
"Что же, вижу, вы сегодня не расположены к беседе. Мы
поговорим завтра..."
И он вышел за дверь, так и не проронив ни единого слова за
эти полтора часа.
* * *
День третий.
Дыхание сбивается с привычного ритма, стоит лишь встретиться
с обжигающим взглядом двух потрясающе темных глаз. Где-то он уже видел эту
знакомую насмешливую улыбку, столь самоуверенную и вызывающую.
Кажется, раньше она его раздражала.
Но единственное, чего он хочет сейчас - это почувствовать ее
на своих губах...
Стоит ему только об этом подумать, как обладатель этой
сногсшибательной улыбки воплощает его желание в жизнь.
И Гаара сам не успевает заметить, как начинает отвечать на
поцелуй. Он упускает и тот момент, когда его руки внезапно оказываются под
чужой рубашкой.
Оказывается, у этого холодного на первый взгляд ублюдка
очень теплая кожа.
И сам он - очень, очень горячий....
- Стой, - внезапно спохватывается Гаара, отбрасывая его в
сторону.
Сверлит его взглядом, пока не понимает, что это всего лишь
одеяло. Успокаивается, когда приходит осознание того, что это был всего лишь
паршивый, никчемный кошмар. И засыпает праведным сном, даже толком не осознав,
какой странный сон ему приснился.
Он вспомнит об этом завтра.
Завтра, когда придет время очередного сеанса с Учихой Итачи.
* * *
Все та же душная, маленькая комната.
Все тот же рыжеволосый молодой человек с опухшими от
недосыпа глазами.
И все так же все его мысли занимал темноволосый мужчина,
который с минуты на минуту должен был прийти в эту комнату.
Это был всего лишь третий день реабилитационного курса, а
Гаара уже чувствовал себя совершенно вымотанным и бессильным. Как будто это его
кололи медикаментами и заставляли носить смирительную рубашку. Причем не три
дня, а все три года.
Вдобавок ко всему этот странный сон, который прочно засел в
голове. Странный, раздражающий, безумный, и, черт возьми, смущающий сон...
И Гаара чувствовал - это битва. Сражение между ним и
чертовым Учихой.
Кто способен прятать свои эмоции лучше?
Кто быстрее выйдет из себя?
Неважно.
Важно было то, что впервые за всю блистательную карьеру
Сабаку появился человек, который бросил ему вызов. И не имело никакого
значения, что этот человек - его собственный пациент. На кону его
профессиональная гордость, и Гаара вовсе не собирается проигрывать.
«И что же? Опять пытаться разговорить его?
Как же, разговоришь этого ублюдка.
Втереться в доверие?
Чтобы растроганный Итачи-сан все сам выложил на блюдечке.
Блин, как же все это глупо. Да скорее я позволю ему себя
трахнуть...»
И тут же закусил губу, вспомнив свой вчерашний ночной
кошмар. Хотя это было достаточно трудно назвать кошмаром. И хотя Сабаку никогда
раньше не привлекали парни, он все же был вынужден признать, что Учиха
чертовски хорош. Настолько, что даже годы, проведенные в клинике, не испортили
красоту этого утонченного лица, белизну этой бледной кожи, темный шелк темных
волос...
Эти странные и совершенно непрофессиональные мысли прервал
настойчивый стук в дверь.
- Войдите, - своим обычным бесстрастным тоном скомандовал
Гаара, в одно мгновение превратившись из обычного усталого, невыспавшегося парня
в собранного молодого врача.
Со своими личными переживаниями он разберется потом.
Вечером, в компании отвязного Узумаки и парочки стопок хорошего виски.
А сейчас ему придется разбираться с самым страшным своим
кошмаром.
Наяву.
* * *
Итачи проводил сопровождающих безучастным, непроницаемым
взглядом. И, насколько заметил Гаара, это выражение нисколько не изменилось,
когда Учиха перевел взгляд на него.
Этот ублюдок определенно знал, как заставить его выйти из
себя. Даже не произнося ни слова. Потому что ничто не уязвляло психоаналитика
сильнее, чем это презрительное равнодушие.
И, скрепя сердце, Гаара мысленно уже настраивал себя на
очередной безответный монолог. Уселся на кресло напротив пациента, внимательно
окидывая его изучающим взглядом. Попытался заметить хотя бы малейшее изменение
в поведении Учихи.
- Ну что ж, приступим, Итачи-сан?
И, как всегда, в ответ - лишь нечитаемое безэмоциональное
выражение на бесстрастном, красивом лице.
"Пора уже привыкать,"- усмехнулся про себя Сабаку.
Но тут Учиха вновь его удивил, первым прервав молчание:
- Я слушаю вас.
Психоаналитик даже слегка опешил - и не столько от
внезапного обращения, сколько от того необычного тона, которым сейчас заговорил
Итачи. В нем было что-то новое: что-то другое, кроме обычной холодной вежливости
и отстраненного равнодушия.
Эмоции? Нет, слишком рано.
Интерес? Вряд ли.
Тогда что?
Неважно.
Ведь лед наконец тронулся?
И Гаара поспешил закрепить внезапный прорыв:
- Как вы сегодня себя чувствуете?
- Хм…
И словно не было предыдущей многообещающей реплики. Гаара
устало прикрыл глаза, предпринимая слабую попытку успокоиться.
Что это за игры в "горячо-холодно"? Учиха словно
издевался над ним - и надо заметить, весьма успешно.
"Я скоро сам сойду с ума," - пронеслась в голове
мысль."И все благодаря ему..."
И тут в голову ему пришла отчаянная, смелая, совершенно не
профессиональная, сумасшедшая мысль:
- Знаете, Итачи-сан, мы с вами очень похожи, - он встал и
подошел к окну.
Устроился на подоконнике, так и не соизволив скинуть
ботинки. На белом покрытии остались грязные пятна, и в голове промелькнула
мысль о Канкуро, который наверняка будет ругаться по этому поводу. Однако он
предпочел об этом пока не думать.
Сейчас главное - Учиха.
- Мне было три года, когда отец убил мою мать, - пафосная,
продолжительная пауза, чтобы дать собеседнику осмыслить сказанное, – случайно.
Они просто поссорились из-за меня: отец считал, что мать меня слишком балует.
Толкнул ее, а мама упала и ударилась головой об стол. Она умерла быстро. А отец
не смог с этим жить. Вскоре после похорон он просто залез на чердак и повесился
там. И знаешь, какова мораль этой истории? Вспоминания –это твое прошлое. И как
бы ты не старался все забыть, оно все равно всплывает в твоей памяти. От этого
никуда не деться. Постоянная борьба, где ты вечно будешь проигравшим. И даже
надежда в прекрасное и светлое будущее не могут стереть эти воспоминания.
Поэтому проще просто принять это. Я знаю, каково это. Но сдерживая все в себе –
ты только делаешь все хуже. И ты боишься. Боишься, что если доверишься кому-то
и расскажешь правду, то твоя броня будет разрушена, не так ли?
- Хм, - ответ Гаару не удивил, но он все же решил
продолжить.
- Слушай, ты не сделаешь никому одолжения, если будешь
притворяться немым и дальше. Я могу прямо сейчас убраться подальше и никто тебя
не будет беспокоить до конца дней. Но знаешь, я прихожу сюда каждый день не для
того, чтобы мозолить тебе глаза. Это моя работа, хотя иногда она бывает
достаточно неприятна. Но, черт возьми, на самом деле мне до жути хочется, чтобы
ты прекратил ломать комедию и просто сказал правду...
- Правду? - почти незаметен вопрос в антрацитовых глазах. Но
он есть, и поэтому сердце Сабаку делает победный кульбит.
- Ну да... Расскажи о своих чувствах, Итачи. О своих настоящих
чувствах. Я пойму. Ведь мы так похожи....
- Отчасти, - теперь растерянность в голосе Учихи было
невозможно не заметить.
И Гаара уже почти улыбается ему:
- Что значит отчасти? Мы оба повинны в смерти родителей. Нас
обоих преследует кошмарное прошлое… - он приблизился к Учихе настолько, что
чувствовал его теплое дыхание на своем лице.
- Знаете, Сабаку-сан, сейчас на психа смахиваете больше вы…
- казалось, Итачи не обращал никакого внимания на то, что расстояние между ними
стремительно сокращалось.
И тут случилось нечто странное.
В тот момент, когда Гаара был готов отстраниться, Учиха
вдруг сам придвинулся ближе, неловко коснувшись губ Сабаку. И черт знает, что
бы произошло дальше, если бы Гаара не отпрыгнул от него подальше.
- Ты с ума сошел, Учиха? - шокированно воскликнул он,
отчаянно стирая рукой влажный след от учиховских губ.
- А вы только сейчас заметили, Сабаку-сан? - надо же, Учиха
вновь над ним насмехается...
Как и в тот первый день, но теперь он еще и мстит за свое
недавнее замешательство.
- А если я сейчас вызову санитаров, которые вколют тебе
снотворное и ты проспишься денек другой? – яростно прошипел Гаара, оставляя
свои губы в покое.
- Угрожаете, Сабаку-сан?
Все. Опять закрылся в своем коконе. И теперь, чувствовал
Гаара, вытащить его оттуда будет гораздо труднее.
Все его недавние старания пошли прахом. И все потому что ему
не хватило выдержки ...
Однако сама мысль о том, что он мог ответить на поцелуй,
показалась Гааре отвратительной.
Нет. Он поступил правильно.
- Тебе показалось, Учиха, – наконец выдохнул он, усаживаясь
обратно на подоконник.
Ответа не последовало, и Гаара невесело усмехнулся про себя:
«И кто из нас теперь психотерапевт?»
Уже давно стемнело, а вместо того, чтобы завалиться домой к
другу и напиться, как планировалось, он сидит с этим ублюдком.
Как все печально. Глупо. Темно. Безнадежно.
Хотя... кто сказал, что нельзя провести оставшиеся тридцать
минут как-нибудь повеселее?
- Ты против, если я тут закурю?
В груди чуточку теплеет, когда он видит, что антрацитовые
глаза почти улыбаются в ответ. И становится почти совестно оттого, что родители
уже второй год, как отпраздновали серебряную годовщину своей свадьбы...
День четвертый
Снова этот пьянящий, странный сон, идущий вразрез со всеми
принципами и убеждениями молодого психоаналитика...
Неделю назад Гаара и помыслить не мог, что будет желать
парня так - до дрожи в коленках, до сухости в горле... До знакомства с
проклятым Учихой ему не снились такие непристойные, отвратительные сны.
И хотелось кричать и винить во всем Итачи - это ведь он,
только он виноват в том, что воображение рисует ему такие мерзкие и
возбуждающие картинки!
Гаара - не гей!
Еще неделю назад его привлекали исключительно девушки.
Конечно, он иногда заглядывался на аппетитную фигуру Узумаки - но чисто ради
интереса, по-братански, не имея никаких задних мыслей. И невозможно было
представить друга в своей постели, возбужденным, изнывающим от желания...
Да сама мысль об этом внушала отвращение!
Именно поэтому казалось странным то, что сны с участием
Учихи оказывали на него такое влияние. Когда Гаару стали привлекать мужчины?
Ведь нельзя всю жить прожить в полном убеждении, что ты абсолютный натурал и
вдруг - бац! и возжелать, пусть чертовски сексуального, но все же парня.
Должна же была быть какая-то предпосылка этому, какой-то
определенный момент, наложивший отпечаток на его сознание.
И вдруг Гаара чуть ли не схватился за голову - а ведь был в
его жизни такой переломный момент, был...
Ему пять лет.
Его любимое занятие - копаться в песочнице по вечерам, когда
другие дети разбегаются по домам. Гаара не сильно пользовался успехом - ни
тогда, ни теперь. В сущности, кроме Наруто у него не было ни одного близкого
друга.
Но в тот день почти двадцать лет назад к нему подошел
невысокий паренек его возраста.
Искренняя улыбка, лучистые глаза и приятная внешность.
Имя такое красивое - Хаку.
И они подружились. Так, как можно дружить лишь в детстве -
отчаянно, искренне, без оглядки на имя, статус и происхождение. И Гаара уже
каждый день с нетерпением ждал этих вечерних встреч, когда можно было лепить
песочные фигурки с новым другом.
Поэтому слова друга о переезде в другой город обожгли его,
как огнем.
"Уезжаю", "навсегда",
"прощай"...
Раньше его Хаку не знал таких слов. Поэтому, когда он
повернулся, чтобы уйти, маленький Сабаку схватил товарища за руку и отчаянно
заревел, повиснув у него на шее. И наверное именно из-за этого
непрекращающегося ручья слез, он не обратил особого внимания на нежный поцелуй,
которым его наградил Хаку на прощание. Слишком невинный, чтобы как-то
шокировать пятилетнего мальчика. Но и слишком трепетный, чтобы посчитаться
совсем уж целомудренным.
Его первый поцелуй...
Гаара улыбнулся этим воспоминаниям. Нет, то детское, почти
невесомое прикосновение к губам не имело ничего общего с тем жадным, сводящим с
ума поцелуем, которым его одарил Итачи. И эти сны - тоже целиком его вина.
И совершенно неважно, что Гаара чувствует к нему. Врачебный
этикет, черт возьми.
"Пациент всегда остается только пациентом."
Тем более, если это пациент - Учиха Итачи.
Сабаку уже решил про себя, что не будет пытаться разговорить
его. Потому что понял - силой его не взять. Только хитростью. И терпением.
Разговор у них получится только когда будет сломана установка
"врач-пациент". Только когда Итачи начнет ему доверять. Именно
поэтому он вчера солгал, рассказав придуманную на ходу историю.
Знал бы он тогда, к чему все это приведет…
* * *
Говорят, что параллельные прямые никогда не пересекаются.
Это правда.
- Эй... - один из сидящих в комнате юношей встает и
протягивает другому сигарету. - Будешь?
И тот молча принимает зажженный окурок. Зачем что-либо
говорить, когда нечего сказать?
Все эти задушевные беседы, разговоры - для друзей, коллег,
любимых. А они просто случайные знакомые, волею судьбы оказавшиеся в одном
помещении. Врач, который хочет, но не может помочь. Пациент, который не хочет,
чтобы его лечили. Знакомые-незнакомые. Один из них знает больше, чем нужно, о
жизни другого, о мире, в котором тот существовал до этого времени, но никак не
может добраться до мира внутреннего. А другой просто ждет, когда истечет время
этих недолгих, натянутых, бесполезных сеансов.
Человеческие отношения - это ниточки паутинок, которые
связывают крепче любых канатов.
Но между ними нет таких ниточек.
И поэтому немногие часы их общения сгорают так же бесплодно,
как эта сигарета в тонких аристократических пальцах. Усталые глаза
психоаналитика внимательно следят за красивым молодым человеком, белизна кожи
которого не уступает цвету больничных стен. Однако это вовсе не болезненная,
уродующая бледность, наблюдаемая у большинства
пациентов, а именно тот благородный оттенок кожи, который
был в почете в прошлые века.
Алый багрянец заката падает на это красивое лицо,
перекрашивая эту чудную картину в багровые оттенки. И ярким контрастом на этой
бледной коже выделяются пронзительно черные глаза, обрамленные тонкими,
по-девичьи длинными ресницами. А темные волосы завершающим аккордом небрежно
рассыпаны по плечам. Как жирная точка в конце прекрасного стиха, как рамка для
самой живописной картины...
Черное...
Нет, все-таки красное на черном.
Плюс сигарета в руках этого фарфорового чуда.
Что может быть пафоснее, гламурнее... прекраснее этого
зрелища?
И сердце на миг замирает, когда темные глаза встречаются
взглядом с бирюзовыми.
Параллельные прямые не пересекаются...
Но когда в этот упорядоченный ход жизни вмешиваются чувства,
то никакой закон не сможет им помешать.
Врач, который сможет понять.
Пациент, который сможет простить.
В мире иногда случаются необычайные, безумные вещи. И
параллельные линии все же пересекаются. Достаточно просто протянуть руку и
коснуться прохладной кожи, которая сразу вспыхивает под этим прикосновением.
Глаза в глаза - и все преграды сметены. Губы к губам - и все
мысли уносятся прочь, сметенные ураганом нахлынувшего влечения.
Однако проходит мгновение, другое, и юноши в ужасе
отшатываются друг от друга.
Параллельные прямые пересекаются. Но только ненадолго.
- Я уже говорил, что безумие заразно? - кривятся в усмешке
тонкие губы. Но блеск во взгляде выдает волнение, которое раньше было ему
неведомо.
И обладатель огненно-рыжей шевелюры коротко кивает ему в
ответ. Эта живая искорка в прежде равнодушных глазах шокирует его больше, чем
этот необьяснимый, спонтанный поцелуй.
То, что произошло однажды, может однажды повториться. Но
может ли то, что повторилось, произойти в третий раз?
- Здравствуй, Итачи, - почти дружелюбно. - Настоящий
Итачи...
- Охае, Гаара-сан, - и предназначенная ему ответная улыбка
тоже почти искренна.
День пятый
Гаара
* * *
Две личности. Абсолютно разные. Такие непохожие. Как лед и
пламя. Как вода и воздух. Как черное и белое. Из разных миров. Слепленные из
разного теста.
Но кто сказал, что миры не параллельны? Что
противоположности не притягиваются? Что черное в какой-то момент не может стать
красным?
Доля секунды, и он вновь утопает в омуте антрацитовых глаз.
Невольно протягивая руку навстречу, пытаясь прикоснуться к
едва уловимому силуэту, который буквально тает на его глазах, превращаясь в
сон, в желание… в мечту?
Тело прошибает холодный пот и он, слегка содрогаясь,
просыпается и резко открывает глаза.
- Итачи… - едва уловимый шепот, которым он поделился с
угнетающей тишиной.
Сердце бьется так, что с силой отдается в висках. Все тело дрожит
- будто сотни мелких иголок пронзают каждую клеточку тела.
- Пошло оно все к черту! – срывается на крик, но разве может
это скрыть неподдельное желание в голосе?
Обман.
Зачем пытаться скрыть правду от самого себя?
Он отрицает то, чего хочет больше всего на свете. Хочет так,
как не хотел никого. Как не хотел ни одну девушку, ни тем более парня.
Никаких других чувств. Просто хочет. Животной, обжигающей
страстью.
Жизнь всегда приносит сюрпризы, и никогда не знаешь чего от
нее ждать в следующий момент. Неожиданность – важнейшее и самое главное условие
сюрприза. Но все ли сюрпризы бывают приятными?
Или – желанными? Как сейчас?
- С меня хватит, - тихий шепот громко отдается в тишине этой
комнаты.
И только сам дьявол ведает, что именно имел в виду рыжеволосый
психоаналитик.
Утром он позвонил Канкуро и сообщил, что не придет. Хотя в
глубине души прекрасно знал, что бегство не поможет.
Но он не знал одного – сколько еще сбегало до него от этого
внимательного, пронзающего взгляда.
И к его величайшему изумлению, осознание этого факта злило
его гораздо больше, чем следовало.
* * *
Небытие, неведенье, одиночество. Три слова, в каждой из
которых заключен некий высший смысл. Хрупкий, едва уловимий, угнетающий, но
все-таки смысл.
Его жизнь - клеймо, от которого невозможно избавиться. Но
каждый отчаянно ищет ту тонкую ниточку, которая станет избавлением.
«Миру ты не нужен. Ты вообще никому не нужен!»
Так и есть. Ничтожное существо. Можно хоть раз оглядеться по
сторонам, чтобы понять. Понять, что твои проблемы и сам ты - ничто.
Когда-то это пугало. Было страшно, когда родители выключали
свет, и он оставался один на один со своими страхами. Каждая ночь как очередная
кровопролитная битва.
Без пощады, без жалости, насмерть.
Конечно, с годами страх отступил. И, казалось бы, исчез
совершенно, когда родился Саске – маленький смешной человечек, которому
требовалась опека и защита. Итачи вырос в тот момент, когда впервые поднял
отото на руки и тот маленькими пухлыми ручками обнял его за шею.
Страх отступил. Уснул, но не исчез окончательно.
Появился вновь – вместе с рыжим утренним солнцем, неминуемо
мающимся на горизонте.
«Мы так похожи…»
Мир как будто треснул пополам в тот момент.
Мир, каким он был. До него. И каким он стал после.
Раньше Итачи экспериментировал с ними – пациентами, которых
приводили к нему. Он почти не помнил ту пору, когда сам был психотерапевтом. Но
безумие, светившееся в глазах его пациентов, навсегда отпечаталось в его
памяти.
Потом, уже после того, как он сам попал сюда, он начал
играть с ними - с теми, кто возомнил, что могут безнаказанно копаться в чужой
душе. Они не знали, что на самом деле это именно он (он, а не они!) внимательно
изучает их. Хотя наверное, они и вправду пытались помочь.
Наивные дураки!
Итачи упивался теми минутами, когда до них доходило, что
бедный больной пациент просто разыгрывает перед ними свой собственный
спектакль.
Многие сразу же отказывались от него. Некоторые были более
вспыльчивыми – и несколько раз санитары уводили Итачи от разъяренного врача –
побитого, но вполне довольного. Самые упертые не сдавались до конца.
Итачи знал их всех, изучил все их повадки, поведение,
характер.
А потом появился он – рыжеволосый демон. Он был первым, кто
понял его, первым, кто не побоялся заглянуть за ту грань, за которой находился Итачи.
«Здравствуй, настоящий Итачи…»
Как он смог пробить брешь в его великолепной броне? И,
пробив эту годами возведенную стену, успеть увидеть его истинную суть?
Единственное место, которое Итачи может назвать домом – его
маленькая, мрачная комната без единого окна, ставшая за эти годы чем-то вроде
его личного храма, где он может хоть иногда снимать свою маску.
Единственные знакомые – санитары и доктора, до которых ему
не было дела – как и им до него.
Единственный друг – самая мрачная, темная глубина подсознания,
которая стремится вырваться каждый раз, когда он ослабляет свою защиту.
Единственное желание… Это вообще единственное, что у него
по-настоящему было. То, что было только целиком и полностью его. Которое
преследовало его в течение всех этих лет.
Желание увидеть, каким стал его отото.
Просто увидеть. Увидеть, насколько взрослым тот стал. Знать,
что он здоров и возможно, по-своему счастлив.
Мечтать о том, что Саске его когда-нибудь простит, было бы
непозволительной роскошью.
Только это. И ничего больше.
Но теперь к этому самому главному, искреннему желанию
примешивалось желание увидеть кое-кого еще.
Гаара.
Он сумел стать нужным. Необходимым. Вызвать интерес, который
поглощал Итачи всего – без остатка.
Он – его слабость, его болезнь, его сумасшествие.
Это нельзя вылечить. Чувства страшнее сумасшествия –
особенно когда они выходят из-под контроля. Он всю жизнь боялся к кому-нибудь
привязаться.
Саске он оттолкнул сам – своим чудовищным, безумным
поступком, которому нет и не будет оправдания.
И поклялся себе, никогда, ни к кому не привяжется.
Но человеческие отношения – не шахматная партия, на которой
можно предугадать каждый ход. Люди появляются в твоей жизни и исчезают - вне
зависимости от того, хочешь ты этого или нет. И неизвестно, когда именно на
твоем жизненном пути появится человек, которым внезапно станет очень, очень
важным.
Никто не предупреждает об этом заранее. Судьба не подает
никаких знаков: лампочки не перегорают, манна небесная не падает с небес и даже
солнце встает на востоке как обычно. И вообще нет никаких гарантий, что он
будет узнан среди тысячи других.
Но тот момент, когда он начинает выделяться из толпы,
забивая себе место в твоем сердце… Этот момент никогда нельзя уловить. Но такой
момент существует и пока он есть, есть и болезнь – Сабаку но Гаара. И нет
против этого никаких лекарств.
Да и не хочется от этого лечиться. Уже.
Остается только ждать следующего сеанса. И наслаждаться
снами, которые заменили собой прежние кошмары…
Снами, где его холодные руки беспрестанно блуждают по телу
рыжеволосого парня. Где сладкие губы нежно посасывают его язык. Где изгибы их
тел сливаются в страстном танце, повторяя каждое движение. И каждый чужой стон,
каждый вздох удовольствия отдается восторгом в его сердце. Он клянется, что не
причинит боли. Обещает, что тот не будет разочарован.
Только за окном уже вечер, а санитары так и не зашли за ним,
чтобы увести на очередной сеанс. Очередную встречу. Очередное… Итачи уже почти
забыл это слово… свидание?
Итачи невольно усмехается своим мыслям.
Невозможно. Глупо. Наивно.
Сабаку не осмелится перейти эту грань. Он не пришел –
испугался того, что увидел. Как и многие другие до него. Так и знал.
А Итачи думал, что он чем-то отличается… что он особенный.
Ни черта! Гаара такой же, как и все остальные.
Но почему тогда эта пустота в душе начинает заполняться
чем-то иным, гораздо более неприятным?
И Итачи знает, как называется это почти забытое чувство.
Боль.
Глаза закрыты, но в голове, как яркие рекламные вывески,
проносятся знакомые символы, складывающиеся в слова:
«Предатель, предатель, предатель…»
И почти хочется грустить от этого. И так хочется снова
увидеть снисходительный прищур бирюзовых глаз.
« Мы похожи»
Но лишь снова погрузившись в сон, он сможет увидеть его.
Почувствовать. Ближе. Овладеть.
И, пусть только во сне, но их миры снова сольются воедино.
Больше не будет той тонкой грани разъединяющей их. Но столь ли важна она? Так
ли нерушима как кажется?
Или это всего лишь алиби для себя? Оправдание? Плевать.
На все плевать. Но перед тем, как в очередной раз закрыть
свое сердце, Итачи печально вздыхает – как вздыхал в тот день, когда попал
сюда.
День шестой
POV Саске
* * *
Насколько я помню, у него на лице чаще всего бывало только
одно выражение - безмерной, немыслимой усталости.
Сколько уже лет прошло с тех пор?
Воспоминания постепенно меркли и мне начинало казаться, что
я уже забыл. Но каждый раз я ошибался. Я помню тебя. Хоть уже давно не ребенок.
Когда последний раз я тебя видел? А слышал? Может ты...
«Я всегда буду рядом, Саске…»
« Ты всегда будешь для меня маленьким младшим братом…»
«Можешь доверять мне, отото…»
Но как доверять – после того, что ты сделал?
Раньше была ненависть. Горящая, жгучая жажда мести. Я бы
убил тебя, не задумываясь – за рано закончившееся детство, за разбитую веру в тебя.
Ты научил меня верить в сказки. В мечты. Но - разучился. Ты отучил.
Иногда мне кажется, что однажды в дверь позвонят и, когда я
ее открою, за ней будешь стоять ты.
Ненависть давно прошла, нии-сан.
Наверное, я бы тебя даже простил – если бы ты попросил.
Простить я могу. Забыть – никогда.
В тот день умерли не только родители. Ты тоже умер – для
меня.
Смотрю на стоящий рядом телефон, полчаса назад изменивший
мою жизнь. Напомнивший о тебе.
Неоправданно спокойный голос в трубке, просящий о встрече.
Словно пытающийся своим показным спокойствием скрыть прорывающуюся истерику.
И прежде чем я успеваю осмыслить эту просьбу, как губы сами
раскрываются, и срывающимся голосом я сам назначаю время и место. Через два
часа. Маленькое кафе в центре города.
Положив трубку, я дрожащими пальцами потянулся к пачке
сигарет, к которой до этого почти не притрагивался. Закурил и тотчас пожалел об
этом.
Воспоминания, целый вихрь воспоминаний…
Ты первым узнал, что я курю. Узнал, что меня хотят выгнать
из школы. Узнал, что я избил своего одноклассника.
Я сидел рядом с тобой, слышал голос, мягко отчитывающий
меня, такой родной и спокойный... Господи, лучше бы ты орал, как отец. Что
угодно, чтобы я мог ответить. Чтобы мог сорваться. Но не смог. Не на тебя.
Раньше ты всегда был рядом, когда было нужно. Хотя, конечно.
Ты прав. Сейчас не нужно. Сейчас все хорошо. Потому что тебя нет...
* * *
На встречу я безнадежно опоздал, хотя когда я пришел, он был
еще там.
Сабаку но Гаара.
Один из лучших специалистов в области психоаналитики – в
газетах он появлялся достаточно часто. Я узнал его издалека, едва завидев эту
рыжую макушку. И понял, зачем он меня позвал.
Понял и повернулся, чтобы уйти, пока он меня не заметил.
Но тут он поднял на меня взгляд и, будто узнав, вяло помахал
рукой, и я понял, что не уйду, не поговорив.
Не знаю, почему. Возможно, потому что увидел что-то в его
взгляде, что показалось мне смутно знакомым.
Присев рядом, я наконец смог разглядеть его получше.
Кажется, Сабаку сейчас переживает не лучшие времена – под глазами синяки, кожа
бледная как бумага и даже волосы как-то печально поникли…
- Сабаку но Гаара, - он первым протянул мне ладонь.
- Учиха Саске, - его рука нервно дрожала.- Очень приятно.
- Да, - он отвел взгляд. – Я знаю. Вы очень похожи... на
своего брата.
Я ничего не смог на это ответить и поэтому только хмыкнул.
Над столиком повисло неловкое молчание.
- Мой… - он наконец прервал эту тишину. – Мой нынешний
пациент, ваш брат – Учиха Итачи.
Я равнодушно повел плечами – мол, с кем не бывает. Хотя на
душе у меня не было так спокойно.
- Ваш брат, - с нажимом на последнее слово продолжил Сабаку.
– Вы знаете, что он был признан невменяемым и находится на лечении…
- Я не понимаю, что вы от меня хотите, - прервав его, я
облокотился об стол, глядя ему прямо в глаза.
И он опустил взгляд, уставился на свои колени, сжал кулаки.
Как провинившийся школьник, как
- Честно говоря, - тихо признался он, - я и сам не знаю. Но
вы единственный, кто сможет хоть что-то сделать. Навестите его. Помогите ему.
- Это невозможно, - я устало прикрыл глаза. – Этот человек…
вы ведь знаете, что он совершил. Он - убийца. Моего брата больше нет.
И тут он поднимает на меня горящие глаза и я наконец
понимаю, что же мне в нем показалось таким знакомым.
Безумие. В них светится безумие – как и в глазах нии-сана.
- Я понимаю, - его голос тих, но решителен. - Знаю, вам
пришлось очень трудно в этой жизни, но представьте хоть на миг – каково
пришлось ему. Его поступок нельзя оправдать, но подумайте – в его жилах течет
та же кровь. И кроме вас, у него никого нет… Совсем никого!
Он произносит эту речь яростно со всей своей горячностью, на
которую способен. И я почти улыбаюсь, глядя на этого ослепленного, безумного…
безумно влюбленного человека.
Он еще что-то говорит, но я прерываю его, положив руку на
его сжатый кулак.
- Я… я согласен. Но полчаса. Не больше.
И он кивает – быстро, как будто боится, что я передумаю.
- Когда?
- Сейчас.
* * *
Помнишь, как когда-то в детстве я упал с качелей и разбил
коленку?
Тогда это казалось настоящей трагедией. Мир для меня сузился
до размеров этой кровоточащей конечности и слезам не было конца. Но тут пришел
ты. И все стало на свои места – ты успокоил меня, перевязал ранку, в очередной
раз доказав, то на свете нет никого лучше тебя.
Что же изменилось теперь? Ты всегда был рядом, когда нужна
была помощь. Как ангел-хранитель. Мне до сих пор кажется, что ты всемогущий.
Ведь ни разу не было такого, что ты не смог бы что-то сделать. Ведь всегда, как
только ты появлялся рядом, находились решения. У меня сразу все получалось.
И сейчас, сидя напротив тебя, мне хочется заплакать, как
тогда, в детстве. В твоих глазах ничего нет.
Кроме тепла.
Ни раздражения, ни злобы или разочарования. Спокойный,
немного усталый взгляд уверенного в себе человека. В себе и в своих поступках.
Я понимаю, что никогда не стану, таким как ты.
Ты молчишь. Ну, сделай же что-нибудь! Ударь меня! Скажи, что
я ничтожество и что ты жалеешь о том, что сделал тогда!
Но ты только улыбнулся.
Закусываю губы, пытаясь подавить прорывающийся крик. Руки
сами собой сжимаются в кулаки.
Сколько раз я прокручивал в голове сценарий этой встречи?
Сколько раз сочинял гневную обличающую речь, которая должна была морально
уничтожить тебя?
Но вот ты сидишь передо мной, а я не могу выдавить из себя
ни звука.
Я любил тебя - и ты уничтожил во мне эту любовь.
Я ненавидел тебя – и это чувство постигла та же участь.
Я презирал тебя – и только сейчас осознал, что у меня нет на
это причин.
А так хочется верить в обратное.
И вдруг - тихий шепот:
- Все будет хорошо. Ты сможешь, отото. Ты со всем
справишься.
А ведь и правда. Зараза, ты ведь знаешь, о чем говоришь. А
может, именно на это и рассчитывал? На то, что пробьет меня именно этот голос и
эти интонации? Не крик и даже не попытки спокойно что-то объяснить. А уверенное
заявление о том, что я все смогу. Я сам.
А ведь я и вправду все сделал. Всего добился. Окончил
колледж. Получил высшее образование. Потом ещё одно. Сам, без чьей-либо помощи.
Двигался вперед, от простого клерка до собственной банковской сети...
Меня тихо трясет, а ты сидишь рядом и улыбаешься. А у меня
коленки подкашиваются. Еще несколько минут и я просто осяду на пол.
А мне ничего не надо. Уже ничего.
Только чтоб ты вот так вот улыбался, чтоб гордился мной.
Ками-сама, ты же гордишься мной? Ведь гордишься?
Ничего не надо, забери меня куда хочешь. Отвези, куда
пожелаешь. А я за тобой хоть в ад и не задумаюсь. Но ты подталкиваешь вперед:
- Иди, малыш. Иди и… живи. У тебя ведь все только
начинается.
И я пошел. Оставив позади свой страх и свою ненависть. С
твоим благословением и своим всепрощением.
Теперь все будет иначе…
Теперь – все.
* * *
Слишком много для одного дня.
Слишком много для него.
Еще вчера ему казалось, что он никогда больше не сможет
ничего почувствовать. Чувство беспросветной тоски и обиды захлестнуло его с
головой. Никогда раньше ему не было так одиноко. Разве что в первые дни, когда
его только привели сюда.
Наверное, именно поэтому он упустил тот момент, когда его
повели не в привычный кабинет Гаары, а в приемную комнату для посетителей.
И только встретившись взглядом с изумленно-радостно-злыми
глазами младшего брата, понял, что больше не может злиться на Сабаку. Потому
что понял, благодаря кому сейчас Саске сидит перед ним. Удивительно, насколько
переменчиво человеческое настроение. Еще несколько минут назад Итачи был готов
умереть - настолько бессмысленным и безнадежным казалось ему собственное
существование. Впрочем, это чувство не покидало его все эти годы с того самого
дня. Но оно ослабло и почти исчезло из его жизни с появлением рыжеволосого
врача.
И вдруг - Саске.
Сколько лет прошло с тех пор, когда они виделись в последний
раз?
Столько вопросов, которые хочется ему задать. Но Итачи
молчит - боится услышать не тот ответ. Или не услышать вообще ничего.
Прошло столько времени, но Итачи понимает, что заслужил
ненависть брата, которое не остынет и через столетия...
Но во взгляде Саске нет злости. Какое-то другое чувство
светится в его глазах и это вовсе не ненависть.
Надежда?
И Итачи интуитивно находит, угадывает те слова, которые
должен был сказать целую жизнь назад:
- Все будет хорошо. Ты сможешь, отото. Ты со всем
справишься.
И глаза младшего брата озаряются такой радостью, будто Итачи
избавил его от немыслимого груза.
Хотя, почему "как будто"?
Ненависть - самое худшее проклятие, которое можно пожелать
человеку. И освободив Саске от этого чувства, Итачи впервые за долгое время
почувствовал себя счастливым.
Как же иначе можно называть это чувство... когда сбывается
самое сокровенное желание, в котором ты раньше не смел признаться даже самому
себе?
Потом они долго - очень долго говорили. Говорили обо всем на
свете - о новой работе Саске, его хорошенькой невесте, о том, что вскоре они
планируют завести новогомаленького Учиху. О многом они тогда говорили. Итачи
немного сбивался - отвык говорить так много и сразу. Но ни он, ни Саске не
обратили на это никакого внимания, чересчур увлеченные разговором.
И когда закончилось время, отведенное на встречу, Итачи
почувствовал легкую грусть. Нет, не от того что брат уходил - он понимал, что
теперь отото не бросит его. Он грустил потому что один его рыжеволосый знакомый
не присутствовал при этой встрече. И не мог разделитть с ним сейчас эту
радость.
Но нельзя требовать слишком многого. И сразу.
Итачи усвоил это очень давно.
День седьмой
* **
Когда его привели в кабинет Гаары, того еще не было на
рабочем месте.
Странно, ведь Сабаку никогда раньше не опаздывал. Но Итачи
не особенно удивился, полностью погруженный в собственные мысли. Случившееся
вчера казалось ему таким нереальным, что он теперь боялся, что ему это только
приснилось.
И словно в ответ на его мысли, сзади многозначаительно
кашлянули.
Гаара стоял, оперевшись рукой об дверь и смотрел на него
таким внимательным взглядом, что Итачи на мгновение стало не по себе. Но это
мгновение прошло, морщинка на лбу Сабаку разгладилась и его взгляд утратил свою
пугающую холодность.
Они оба молчали, но это молчание говорило им гораздо больше,
чем могли бы сказать слова.
Наконец, словно решив для себя что-то Гаара приблизился к
нему.
Итачи снова закрыл глаза, когда почувствовал его дыхание на
своем лице. А через мгновение почувствовал, как чужие губы прикоснулись к
его...
Этот поцелуй не был похож на те предыдущие: первый был почти
шутливым, случайным, а второй - страстным и бездумным. Но сейчас их распирало
от нежности и упоительного ощущения собственной нужности.
Гаара обнял его крепче, и в этот момент Итачи вдруг понял,
что то, чего он искал всю свою жизнь, то, что он считал потерянным навеки,
снова здесь - с ним. Смысл жизни - в нем, в этом странном рыжеволосом парне,
который много, слишком много думает. Который должен был его вылечить, а вместо
этого - заболел сам. Им.
И это чувство, когда он рядом с ним.
Счастье....
Но все равно Итачи все еще боялся, что это не может быть
реальностью, что это не может случиться, тем более с таким потерянным
человеком, как он. Но запах, запах Сабаку, такой пьянящий и дурманящий, убеждал
его в обратном.
Губы Гаары целовали его, руки - сжимали в объятиях, а
сильное, желанное тело сливалось с ним, осуществляя желание, от которого они
оба так долго бежали ... Исчезла грань между сном и реальностью и на свете
остались только они вдвоем.
- Я не хотел... - задыхаясь, как после быстрого бега,
выпалил Итачи.
Он должен, он сможет это сказать. Только сейчас, только
здесь, только ему - пока не передумал, пока осмелился...
- Я не хотел их убивать... Честно. Я хотел, чтобы отец
перестал этим заниматься. Чтобы перестал затягивать всех нас - меня, маму,
Саске в этот грязный бизнес. Но убивать - не хотел. Я поссорился тогда с отцом.
Ушел из дома к Сасори - а он у нас тогда траву всякую курил, знаешь ли...
Утром я решил вернуться - и тут Сасори сунул мне какой-то
порошок, свернутый в грязный клочок бумаги. ПиСиПи.
Сказал, что пригодится...
Странная такая штука - судьба. Она сплетена из случайностей
и мелочей, ведь если бы я тогда смолчал и не поссорился с отцом, если бы не
пошел к Сасори, если бы не взял тот чертов порошок, если бы потом сдуру не
вдохнул его - все могло бы сложиться иначе...
Мне тогда показалось, что я избран Богом, чтобы наказать
своего отца. Ками-сама, в тот момент я действительно в это верил. Спустился,
ударил, убил... Мать оказалась поблизости - не стало и ее. Саске оказался
проворнее - позвал на помощь.
Я не помню, как и когда меня оттуда забрали.
Я не знаю, как экспертиза пришла к заключению, что я
душевнобольной. Может, папины коллеги поспособствовали этому. Запереть меня в
психушке было гораздо выгоднее, чем в тюрьме. Ведь если бы их грязные дела
выплыли наружу - кто поверил бы свидетельству сумасшедшего юноши, забившему
молотком собсвтенных родителей?
Я не рассказывал это раньше никому. Никто бы все равно мне
не поверил. Да и здесь, наверное, все же лучше, чем в тюрьме...
Последние слова выдались ему с трудом и Итачи опустил
голову. Он впервые открыл душу чужому человеку и сейчас был особенно уязвим.
Гаара молчал, не зная, что сказать ему. Положил руку ему на плечи - и Учиха
благодарно откинулся на кресло и прикрыл глаза.
- Спасибо. За Саске. За это. За все.
- Да пожалуйста.
И вновь - пьянящие, дурманящие поцелуи. Однако даже сквозь
стон удовольствия, прорывающийся с губ, Итачи успевает спросить:
- Мы еще увидимся, нет?
А Гаара с таким же трудом, вырывая очередной жадный вздох,
отвечает ему:
- Все потом... Все утром. Утром.
* * *
Утро последнего дня.
Двое спят, полусидя-полулежа на полу. Один - оперевшись
спиной на кресло, опустив голову на грудь. Полуобнаженный, вспотевший. Второй
устроился на его плече, уткнувшись лицом в чужую щею. От расстегнутой сбитой
одежды, от кожи, от спутанных волос исходит слабый запах секса. Рыжие волосы
разметаны по плечу, спутаны с иссиня черными волосами партнера и издалека
кажется, будто на черный шелк капнули алой краски.
Красное на черном.
Их пальцы переплетены - так тесно, отчаянно, будто и они
понимают, что это все - в последний раз.
Утром Итачи снова станет самим собой, словно позабыв
вчерашнюю ночь. Вернется мрачный взгляд темных глаз, когда-то давно навсегда
потерявших нечто человеческое. Но когда он взглянет на рыжеволосого мужчину,
уютно устроившегося на его плече, он все-таки немного смягчится.
Утром Гаара проснется, чтобы увидеть взгляд своего
любовника, направленный на него с молчаливой нежностью, разрывающей сердце.
Потянется к нему за поцелуем. В последний, самый памятный раз.
Сердце щемит от грусти - от того, что могло бы быть между
ними. Но не произойдет. Не в этой жизни.
И у Итачи неспокойно на душе. Он действительно привязался к
своему спасителю - сильнее, чем к родителям, к Саске. Любовь и все такое.
Глупо и романтично. Наивно. Чересчур сладко.
Но это есть между ними.
И останется - даже когда Итачи перешагнет порог этого
кабинета.
Даже когда его уведут на второй суд, спустя три года после
первого, где по освидетельствованию Гаары Итачи признают вменяемым и вынесут
новый приговор - 17 лет колонии строгого режима.
Даже когда после суда Гаара подойдет к нему - попрощаться. В
последний раз. Пожмет ему руку и вдруг, наплевав на то, что на них направлены
сотни камер, прижмется к нему щекой и прошепчет на ухо слова, которые Итачи
запомнит на всю жизнь:
- И все-таки ты победил, чертов сукин сын...
Репортеры радостно взвизгнут и потянутся к Сабаку за
обьяснениями. Но тот уйдет, оставив их в полном недоумении, а Итачи - в
радостной растерянности.
Победа.
Его. Их.
Красное. Черное. Красное на черном.
